Аластор сглатывает слишком много крови; его почти выворачивает наизнанку, железный привкус на языке заставляет поморщиться, но он продолжает держать палочку наготове побелевшими от усердия пальцами, и всматривается в тёмный коридор полуразрушенного уже дома, пытаясь уловить гудящей головой и, по всей видимости, на половину отказавшим слухом хоть какое-то движение впереди. Он сплёвывает кровь, вновь скопившуюся в горле, и осторожно пробирается вперёд, когда поисковое заклинание возвращается без вестей, но палочку не опускает - бдительность он сегодня больше не потеряет.
Чем ближе выход, тем сильнее ноет тело - пронзительной болью отдают сломанные рёбра, норовящие пробить какой-нибудь ближайший орган, левая рука непослушной верёвкой свисает по телу, потому что в плечо попали заклятьем, глаза и рот застилает кровь, но Аластор не собирается падать прямо в логове врага, ожидая, когда к убитым и поверженным им пожирателям присоединится подмога. Он хочет выбраться как можно скорее, прекрасно осознавая свои шансы на борьбу даже с хиленьким дилетантом - никакие. Он по стене буквально идёт, выходит из дома и спешит, хромая - боль в колене отвратительная - к границе антиаппарационных чар, наложенных им же, чтобы добить себя этим окончательно, но вызывать патронуса на подмогу уже некогда; может не дождаться.
Муди аппарирует прямо к порогу больницы святого Мунго и всё, что успевает, это злобным взглядом окатить ошалевшую от такого визитёра привет-ведьму - добрый вечер, у вас гости.

Он знает, что его пичкают как можно большим количеством зелий, чтобы не проснулся, не встал с кровати раньше положенного, чтобы отлежался и не дал швам разойтись, а костям проткнуть всё-таки почки или лёгкие, но Муди всё равно просыпается. С гудящей головой, накатывающей болью по всему телу, судорожно вздыхает и не может полной грудью этого сделать, потому что повязки на груди слишком плотные; он выругивается негромко и приподнимается, чтобы палату осмотреть. В темноте почти не ориентируется сначала, одно понимает - он здесь в одиночестве; какая честь, неужели нужно было дослужиться до командора, чтобы начать попадать в одиночные палаты, а не за компанию с другими не самыми везучими аврорами?
Аластор пытается встать, но получается не с первого раза; он всё же отталкивается свободной рукой от койки и привстаёт, мгновенно головокружение и тошноту ощутив - когда это он головой приложиться успел? Сидя на постели, пытается прийти в себя, головой встряхивает, дурные позывы желудка игнорируя, но едва ли успевает хотя бы одну ногу опустить на пол, как в палату врывается по меньшей мере целый взвод колдомедиков, они спешат уложить его тут же, но встречаются с громкой тирадой из изощрённых матов и громогласным "не трогайте меня".
Его боятся - он прекрасно это знает и пользуется бессовестно, чтобы своё получить; в святом Мунго его лечить не все хотят, потому что бедолагам после такого отпуск нужен, а желательно обливэйт. Муди - пациент откровенно паршивый, он не даёт себя долечить, не принимает назначенные лекарства в срок и требует слишком много обезболивающего, но сегодня он рвёт даже свои рекорды - никогда ещё не стремился покинуть госпиталь после нескольких часов попадания с такими ранениями.
Он головой прекрасно понимает, что едва ли живым выбрался из засады, в которую попал, но признавать этого не хочет, - у него свой план действий, своё чётко отработанное расписание, в которое отлежаться в Мунго никак не вписывается. У Муди, наверно, поехала крыша - так многие за спиной у него говорят, но сейчас это видно слишком ярко, он себя беречь совершенно перестал. Иначе суицидальные порывы в одиночку с врагом сражаться объяснить сложно; его за это никто по головке не погладит, он знает, но в Ордене запросто можно сказать, что невинную находку проверял и вообще к чёрту идите, выбрался же, ну а Руфусу... Руфус лишних вопросов задавать давно перестал, а учитывая последние события - всё молча и так поймёт.
Убийства двух министров и нападение вскоре на действующего почву из-под ног выбивают у всей магической Британии, но Аластор это всё ещё и лично воспринимает. Он с каждым из убитых общался близко, он их знал хорошо и прямо перед убийством выпивал, обсуждая грядущие изменения и поздравляя Милли с победой; он всегда был близок с той, которой выжить удалось, хоть и общаться они прекратили так давно, что и посчитать не выйдет. У Аластора ориентиры сбиваются, он всё слишком близко к сердцу воспринимает - это личное уже, далеко не ради мира во всём мире. Он хочет найти убийцу, хочет преподать урок тем, кто Юджинию пытался убить, хочет как следует отработать то, что должен, но в итоге сам на пороге смерти чуть не оказывается.
Останавливает ли его этого?
Вовсе нет.

Колдомедикам едва ли удаётся убедить Муди в том, что ему придётся переждать до утра - раны кровоточат, в глазах двоится, зелья ещё не подействовали. Тяжёлой артиллерией в палату входит Скримджер, вздыхает тяжело и в кресло рядом с койкой приземляется, смотрит прямо и молчаливый вопрос "что в этот раз?" Муди стойко игнорирует, предпочитая возмущаться на то, что не подписывался отсиживаться в больнице - с ним всё нормально, он не ребёнок, уберите руки, в конце концов, повязки ещё не настолько грязные. Руфус пытается быть убедительным, говорит умно, а потом не очень, даже угрозы в ход пускает, но Муди отмахивается от друга, как от назойливой мухи: его слова что горох об стену, в голове Аластора приживаться не собираются. Он пробудет здесь до утра и ни минутой больше - у него много дел, он в отпуске не нуждается.
Руфус выходит из палаты не рассерженным, не удивленным, просто никаким - он знает, что если Аластор себе в голову что-то вбил, его в этом не переубедить. Он берёт с него обещание остаться до утра и принять все рекомендации колдомедиков, на что Муди неохотно соглашается и укладывается поудобнее, требуя у девочки, снующей рядом с ним, принести что-нибудь поесть.
[float=right][/float]Ему всё надоедает примерно через час - он за это время в своей голове успевает множество вариантов почти проваленной операции перебрать, а ещё ему нужно Ордену сообщить о том, где оказалась новая ставка и где Муди хорошенько подчистил ряды пожирателей, потому, оказавшись один, отправляет патронус Боунсу, детали сокращая и требуя отправить туда самую организованную группу на ещё одну разведку и поиск существенных улик, сам же обещает уже завтра в штабе появиться и подробнее всё рассказать. Он доедает свой йогурт и пытается уснуть, но лишь может нервно ворочаться, а заслышав в коридоре слишком много голосов - как кстати прямо рядом с его палатой - встаёт всё же с койки, в этот раз легче и без воротящего головокружения, и выходит из палаты, сталкиваясь сразу с целой, мать её, армией.
— Вы не должны вставать, - к нему уже мчится колдомедик, но Муди закатывает глаза, опираясь здоровой рукой о косяк двери и переводит взгляд на обернувшуюся женщину, которую он и так со спины узнать успел, только в коридоре оказавшись. Муди скрежещет зубами недовольно тут же, злобой наполняется через край - Руфус решил, что тяжёлая артиллерия в данном случае поможет, да только Аластор как раз из тех, кто может послать нахер и министра без лишнего зазрения совести. В конце концов, они это уже и так сделали.
- А Вы с каких пор отдаёте распоряжения о лечении авроров, госпожа министр? - хмыкает Муди, делая шаг вперёд. Ему абсолютно всё равно, что Юджиния себе в голове надумала - он слушать её не намерен, ровно как и она его. С места командор не двигается, в палату возвращаться не собираясь, когда за него решают, как, где и сколько ему оставаться, он в стороне оставаться не собирается. На её вопрос глаза закатывает и поджимает губы. - Сержант Финнеас, если посмеете не дать мне уйти, о карьере в Аврорате можете забыть, - превышение полномочий прямо перед министром и доброй половиной Мунго - это как раз в духе Муди, да только он знает, что ему за это ничего не будет. - Я не собираюсь здесь больше задерживаться, мисс Дженкинс, - ему теперь на любые обещания совершенно плевать, потому что Руфус свои тоже нарушил.

Муди делает ещё шаг вперёд и к нему тут же рвётся по меньшей мере половина присутствующих - Финнеаса он таким взглядом обдаёт, что тот поспешно шаг назад делает, а на колдомедиков же шипит недовольно проклятиями, но когда он пошатывается, не имея возможности на месте удержаться от резко подкатившей слабости, его тут же под руки хватают. Аластор злится пуще прежнего, он с громогласным "я в порядке" их руки сбрасывает и опирается о дверь, с духом собираясь, но перед глазами фейерверки пробегают, а с повязки на теле уже кровь капает на пол - он перестарался в геройстве своём.
[float=left][/float]Собирается с духом, чтобы не потерять сознание действительно - такой радости он министру не доставит, и поднимает на неё взгляд совершенно не добрый; разве этот человек сегодня чуть ли жизнь богу не отдал из-за того, что она чуть ли не погибла?
- Стерва, - выдаёт он недовольно, всё же помощь колдомедиков принимая, и разворачивается, проходя обратно в палату. Ему помогают улечься на койку, меняют повязку и пичкают новым зельем - он в ответ требует обезболивающее, но те качают головой в ответ, мол, принял и так много. Аластор глаза закатывает и на подушку откидывается, пока с ним все процедуры необходимые выполняют, а потом глаза с потолка уводит и вновь видит перед собой Юджинию - он что, сегодня за бесплатное представление?
- Что ты тут делаешь, Дженкинс? - он морщится недовольно и взмахом руки колдомедика прогоняет. - Решила меня тут запереть? - рычит сквозь зубы, женщину огнём совершенно несправедливого гнева обдавая, - я уйду отсюда утром и это не обсуждается. Можешь возвращаться к своим делам, уверен, у тебя их сейчас немало.

you've been on a mission
to take my pride away from me

[indent]  [indent] Надеяться, что тишины достаточно, чтобы успокоиться и с мыслями собраться, чересчур самонадеянно, но Северусу в последнее время нравится судьбу испытывать. Что в этот раз она ему преподнесет, как сильно в спину подтолкнет, сбросит ли со скалы в неизвестность просто, чтобы посмотреть, как быстро Снейп голос сорвет то ли от страха, то ли усталости.

[indent]  [indent] Он устал сражаться, устал искать объяснения тому, что объяснить невозможно. Никогда Северус плохим ни был: он поступал так, как того требовала ситуация. Если в Хогвартсе были обидчики, он себя защищал. Если после выпуска нужно было принять метку, он ее принял. Снейп поступки измеряет собственными ценностями, пока не осознает, что далеко не каждый его взгляд на мир разделяет. Дурсль никогда не поймет, каково это находится между двух огней и знать, что один неверный шаг привести может к последствиям, которые исправить уже не получится. Обсудить с Малфоем или Мальсибером тоже нельзя — они не поймут и первым его сдадут Темному Лорду. Северус сталкивается с проблемой, которая до этого никогда настолько острой не казалась. Северус одинок в своем непонимании мира, и ни одна сигарета не поможет с дилеммой справиться.

[indent]  [indent] Когда он получает пресловутое предсказание на клочке бумаги, и первое, что делает, так это встречается с Темным Лордом, кажется, что Снейп заслужил безграничное доверие с его стороны. Он собой гордится: принц полукровка, который не просто выжил, но еще и превзошел тех, кто в него не верил и пальцем тыкал в школьные времена. О чем еще мечтать / о ком еще страдать? Северус имел все, что для него хоть какую-то ценность несло. Даже едва различимое сомнение, продирающееся сквозь череду бесконечных рейдов, не изводило его в светлое время суток. Лишь по ночам Снейп к нему прислушиваться начинал, а потом все-таки письмо написал, которое теперь считает очевидной ошибкой.

[indent]  [indent] Лили не должна была знать о предсказании: достаточно было сообщить Альбусу и полностью с себя ответственность снять за необдуманные поступки дураков, за чьими спинами Эванс-Поттер вечно пряталась. Но сначала Дамблдор, который внезапно к нему интерес проявляет, а потом и Уизли, у которой оказывается столько свободного времени, что помимо обычных разговоров — совсем непрошенных, — пытается еще и завести настоящую дружбу. Северус чувствует себя обязанным ей, испытывает очевидный дискомфорт, что помощь Ордену Фениксу становится не искренним желанием, а последствием шантажа и попыток достучаться до совести, которая якобы в нем еще теплится.
Снейп проводит далеко не одну ночь за тем, чтобы разобраться с тем, как выжить в условиях, которые он сам для себя усложняет. Клетка его становится с каждым днем все меньше и уже — колышко за колышком вокруг него в землю вбивается, и лишний шаг становится привилегией.

[indent]  [indent] Ожидать, что Темный Лорд пощадит грязнокровку, глупо. Северус сразу от этой идеи отказывается, пока не знакомится с Молли, которая заставляет / учит его эту самую веру обрести. Совершенно бесполезное умение, которое Снейп обменял бы на что-то, что принесло бы хоть какое-то успокоение. Надежда в его сердце теплится, она разрастается, когда Уизли говорит, что он правильно поступил // для кого правильно, для кого?

[indent]  [indent] Северус себя все ближе к черте подводит, когда начинает рисковать с прикрытием и стремится все больше информации принести Альбусу. Только все это не имеет никакого смысла, все это напрасно, потому что орденовцы между собой разобраться не смогли и пригрели самую настоящую крысу на груди.
Все те усилия, что Снейп просчитывал по ночам перед очередным занятием, превращаются в один едва различимый хлопок среди победных криков. 1 ноября — не день победы, а день разрушительного проигрыша, потому что Темный Лорд, может, и умер, но люди для Северуса навсегда ценность свою потеряли.

[indent]  [indent] Он слишком много вкладывает себя в шпионство, которое благодаря усилиям Молли кажется единственно верным решением. Буквально пара месяцев всю жизнь Снейпа переворачивает с ног на голову, и он на похороны не приходит, потому что проводит неделю дома. Северус не ест, он не пьет и хрипит, когда во сне — а больше похоже в агонии — осознает, что еще немного, и все (абсолютно все) смысл потеряет.
Он отказывается от встречи с Альбусом и проклинает все его письма — нет, он больше не купится на его уловки. Снейп из Ежедневного Пророка узнает, что старик объявляет его шпионом Ордена Феникса. Как жаль, Северус же уже ожидал авроров на пороге своей квартиры, которую не проветривали несколько дней.

[indent]  [indent] Дамблдор вместе с выпуском Пророка присылает и приглашение на должность профессора Зельеварения в Хогвартсе, что никак не укладывается в его понимание будущего. Снейп на предплечье прячет Метку, он не может выйти из воды сухим, когда всех его друзей таскают по судам и грозят Азкабаном. Первый раз, когда он все-таки появляется на улице, кажется, что прохожие знают, о чем Северус думает / трус, трус, трус.
Но он принимает предложение на работу, потому что это едва ли окупит долг, который у Альбуса перед ним висит. Столько усилий и все напрасно: война выиграна, а Лили, идиотка, которая доверилась совсем не тем людям, уже кормит червей.

[indent]  [indent] Снейпу тяжело справиться с этим: он должен был провести хотя бы несколько месяцев в одиночестве, а не бросаться с головой туда, где всегда было спокойно. Гостиная Слизерина для него теперь — место закрытое, потому что профессора там не ждут. И он располагается сначала в кабинете, а потом и в квартире в Хогсмиде, что, кажется, немного заглушает переживания. Темный Лорд не мог действительно умереть: Лестрейнджи его еще ищут, а Малфой успевает откупиться от Азкабана. Будущее непонятно для них, но Снейп держит дистанцию и никоим образом себя не компроментирует. Наверное, поэтому изо дня в день по одному маршруту живет — Хогвартс — Хогсмид.

[indent]  [indent] — Тебя искали, — произносит Лея, которая сдает ему квартиру сверху. Она повисает на перилах и его разглядывает с ног до головы: — девушка, — Северус все еще стоит у двери с палочкой, готовясь открыть замок, но, наверное, ждет подробностей.
— Какая девушка?
— Красивая девушка, — Лея его старше на год, она не училась в Хогвартсе, потому что не повезло ей родиться сквибом. Но несмотря на всяческие устрашения человек из нее получился не то чтобы плохой. По крайней мере скидки приличные дает и не требует оплату строго по понедельникам.
— Буду знать, — отвечает Снейп и скрывается за дверью, тут же работы учеников сбрасывая на небольшую тумбочку у входа.

[indent]  [indent] Гостья, что к нему заходила, оказалась более благородной, чем Лея, и Северус изучает послание от Молли уже некоторое время, пока подогревается чайник. Он ни с кем из них не обменялся и словом после похорон, которые пропустил. Приятнее думать, что они виноваты в случившемся побольше его самого, поэтому Снейп решает игнорировать и недовольный тон ее письма, и скачущие строки, видимо написанные в спешке.

[indent]  [indent] Правда на следующий день все-таки на пороге дома Уизли оказывается, стуча костяшкой пальцем по двери, надеясь, что стук не расслышат из-за своры детей, прячущихся по углам. Но Молли, наверное, к этому привыкла, оттого дверь открывается сразу же. Северусу остается только вздохнуть и, чуть погодя, пройти через порог. Какого черта он приехал — сложный вопрос. Возможно, ему хочется посмотреть ей в глаза и сказать, как сильно та была неправа?
Скорее всего.

[indent]  [indent] — Привет, — здоровается, находя Молли на кухне. Знала ли она, что именно он пришел, непонятно, но Северус не хочет лишних вопросов задавать, да и извиняться за поздний визит — тоже.
— Вижу, жизнь все-таки устаканилась? — судя по тишине в доме. Снейп забыл, сколько детей у Уизли на данный момент, но число во всяком случае больше пяти. Старших он видит в Хогвартсе и, если честно, многое мог бы сказать об их подготовке и умению сидеть на одном месте ровно.

[indent]  [indent] — Ты хотела поговорить? — проходить без приглашения даже для него невоспитанно, и Северус стоит у входа на кухню, ожидая, что Молли хоть что-то скажет. — Если о заваленном тесте, то Биллу нужно больше внимания уделять на рецепты и не отходить от них хотя бы течение этого года обучения, — добавляет, потому что о войне говорить с ней не планирует. Уизли слишком много надежды в него вселяет, когда этого никто не просит, и Снейп понятия не имеет, как справляться с разочарованием, которое для него незнакомо.

В теории в изоляции не было ничего ужасного, а Лили и вовсе была (старалась быть) оптимисткой, рассматривая это изначально как возможность заняться тем, до чего в последнее время не доходили руки - этот настрой и Джеймс разделял поначалу. К концу июня они успевают: три раза перекрасить детскую; семь раз переругаться по поводу выбора имени; один раз сойтись на самом лучшем. И оказалось, что в общем и целом все, что остается - цепляться за новости, поступающие из внешнего мира, и ждать черт пойми чего. Окончания войны разве что, только в последнее время все сильнее казаться начинало, что в ближайшем будущем она заканчиваться не собиралась.
Победа Боунса должна была хорошим знаком стать, но в итоге к угрозе пожирателей другая проблема прибавилась, внимание отвлекающая от важного. Лили понимает, что у ирландцев свои цели, Лили газеты всегда читала, историю магическую изучала - знает, что цели это в общем-то неплохие, но она в четырех стенах заперта оказывается на долгие месяцы и с каждым новым выпуском пророка, который на коленях раскрывает, раздражается все сильнее. В теории в изоляции не было ничего ужасного, на практике они с Джеймсом к исходу июля на стену лезть готовы, только рождение Гарри и спасает, кажется, потому что все те вещи, которые молодым родителям даются с трудом, для них двоих спасением от тоски и ощущения абсолютного собственного бездействия (беспомощности) оказываются.
У них больше двух месяцев связаны руки - в настоящем мире, от которого отделяют кирпичная стена и пророчество туманное, их друзья жизнью рискуют каждый день, а Поттеры колыбель договариваются собрать без магии, чтобы целый день на это потратить, чтобы занять себя хоть чем-то. И теперь - бессонные ночи и волнение до изнеможения доводят, изматывают совершенно (позволяют перестать чувствовать себя такими бесполезными). Лили в пять утра греет молоко на кухне, Джеймс круги нарезает вокруг, пытаясь сына на руках укачать; они шутят про то, что воспитывают гипотетическую надежду магического мира, потому что если не шутить - в пророчество можно ненароком поверить.
Лили не хочет, Лили боится. Будущее ее сына не должно оказаться определено чьими-то словами, вскользь будто бы брошенными.

На опасность степень их недоверия не влияет в любом случае. Отмахнуться можно было бы, представить, что даже в магическом мире к пророчеству никто не отнесется всерьез, но судьба Лонгботтомов говорит об обратном - Лили с очевидным спорить не собирается. И все-таки - им отчаянно выбраться хочется из четырех стен, ненадолго хотя бы - и ей, и Джеймсу. Поэтому когда орден принимает решение переместить их в локацию более безопасную (менее очевидную), когда одному из них представляется возможность хоть ненадолго в обществе других людей побывать, сделать хоть что-то - она ожидает скандала. Только решение и здесь принимается за них: Поттер собственной импульсивностью, для подобной вылазки излишней совершенно, успевает прославиться и среди членов ордена, да и, Лили думает, с учетом специфики взглядов пожирателей - кандидатура волшебницы магглорожденной для проверки больше возможностей дает (впрочем, этим предположением с Джеймсом она делиться не намерена).
Он все еще злится, когда она обнимает его на прощание - это не страшно, это не на нее (поэтому и обнимает в ответ - понимает тоже). Лили над колыбелью Гарри на секунду останавливается, одеялко поправляя, прежде чем к порталу, Сириусом переданному, прикоснуться.

Шум охватывает с головой - она его не любит обычно, но сейчас - скучала (и все же секунда-другая уходит на то, чтобы в себя прийти). Куча знакомых лиц, но она успевает только парой приветствий обменяться, потому что замечает Муди с Марлин, уже возле кресел обосновавшихся, к ним спешит, - добрый день, - немного неловко: Лили чуть подзабыть успевает, о чем именно можно и нужно с людьми общаться. Да и Муди ее пугает немного, как и всю молодежь наверное, (хотя Сириус с Джеймсом вероятно бросились бы эту теорию опровергать). Пугает немного - так, как люди, чьего одобрения заслужить хочется - у Аластора за спиной и без войны, вне ордена, заслуг немерено, не говоря о том, какую репутацию он приобрести успевает за последние лет десять - ту, благодаря которой ни у одного из членов ордена не возникает вопросов по поводу его участия в задании, несмотря на недавние ранения. Поэтому Лили кивает только сосредоточенно (тем более отправляться обратно так быстро ей не хочется совершенно).
Ирландия их ветром встречает, Лили ему рада - ей природы не хватало, оказывается, почти также, как людей. Насладиться этим она не успевает - они не для того здесь - девушка портал ловит, в ответ на указания кивает снова, - запомнила, - отвечает поспешно, осознав, что риторическим вопрос не был, - спасибо, - добавляет запоздало, портал в ладонях покручивая, прежде чем в карман куртки его убрать. Аластора взглядом провожает и к аврорке поворачивается.
Их с Марлин объединяет, пожалуй, исключительно орден - но в подобные времена этого достаточно бывает: их организацию семьей в полном понимании этого слова назвать было сложно, но иногда она нечто подобное напоминала действительно - вести о том, что МакКиннон в Мунго оказалась, каждый из них воспринял тяжело, пускай и в разной степени. Поэтому улыбка, с которой Лили к Марлин поворачивается, искренняя абсолютно - нынче за каждую более-менее сносную новость хвататься хотелось, как за соломинку, которая способна вытянуть в реальность, от кошмара отличную, - рада видеть тебя, - Лили говорит, за волшебницей направляясь туда, куда Аластор указал, - как ты? Как в ордене дела? - она знает, что тараторит немного - ей не свойственно, но хочется воспользоваться возможностью хоть немного узнать из первых рук. Их навещают друзья, но слишком редко, да и с ними порой все же хочется говорить о другом. Медленнее чуть и тише немного, - как Алиса? Ты виделась с ней? - с Лонгботтом их связывает больше, пускай не напрямую, но Лили о ней думала в последнее время много, эгоистично - о том, что на месте Фрэнка мог бы Джеймс оказаться; виноватой себя чувствует за то, к чему эти размышления приводят каждый раз.

- Я за тобой, - говорит на всякий случай - можно было бы разделиться, наверное, только Лили в этот дом свою семью привести предстоит, Лили хочется полной уверенности в том, что каждый сантиметр земли здесь - безопасный абсолютно, да и указаниям Муди следовать - идея всегда хорошая. В теплице - темновато, она Люмос зажигает на всякий случай, чтобы Марлин на подобную ерунду не отвлекалась, переступает через порог вслед за волшебницей старшей.

Могу забрать тебя с собой,
[indent]  [indent]( но только если хочешь )
ПОПРОБУЙ БОЛЬ, ЕЕ ПОЛЮБИШЬ, ЭТО ЗНАЮ ТОЧНО

[indent]  [indent] Маша видит, что он издевается; его улыбка на ножны похожа, она не приносит облегчения, как это быть должно, она после себя оставляет недопонимание / / нервозность. Женя ей кажется человеком плохим; она видит и знает все его слабые стороны. Они открыты, на поверхности находятся, чтобы каждый посмотрел и выводы свои сделал, желательно такие, чтобы привязываться к такому типу не захотелось. Он буквально гордится тем, что одинок, что своеволен, что настолько мерзок, что никто рядом не задержится на лишние пару дней просто потому что его компания приходится по душе.
Демидова за всеми этими фасадами пытается рассмотреть человека, который нуждается в защите, который нуждается в соратнике. Маша сразу замечает эту потребность, она ею и пользуется все эти десять лет, что вокруг него ходит и рукава трансфигурирует в более длинные, чтобы скрыть чересчур цепкие прикосновения. Она ему всё оправдывает: каждому слову причину находит, каждому взгляду и жесту — обоснование. Ей Женя нравится, она его любит, и эта любовь её изнутри разрушает, она отравляет и прорастает сквозь кожу неаккуратными ветками. Если бы Машу попросили его описать одним словом, она бы не задумываясь ответила — ядовитый плющ. Он её, может сам того нехотя, но обвивает и, порой, душить начинает, когда вдруг ему скучно становится.

[indent]  [indent] Такое сожительство её вполне устраивает.
Она знает, что у неё есть место, куда всегда можно вернуться. Демидовой с её простецкой семьей и отсутствием какого-либо внимания в детстве задуматься бы, откуда такая потребность в синяках появляется, но зачем думать, когда можно ему в чай подмешать расслабляющего зелья, чтобы сегодня смог подольше поспать.
Никто так о нём не заботится, как Маша; Никто ему не сможет дать того же уюта, что Маша обеспечивает изо дня в день. Для Жени это всё привычное, оно для само себе разумеющееся, только вот ради того, чтобы он мог в хорошем настроении в пятницу уйти, она не одного и не двух клиентов вынуждена уговаривать и припугивать, порой, руководствуясь чересчур самонадеянными способами.

[indent]  [indent] Маша за всем следит, и оно о многих практически всё знает.
Она — человек незаменимый, оттого голосок внутри, который то ли на мамин похож, то ли на отцовский смахивает, постоянно вторит: Женя её не ценит.

[indent]  [indent] — Я в истерику не впадаю, — ровнее садится, потому что у Маши нет настроения в его уловки играть, у Маши жизнь решается прямо здесь и сейчас, хотя ему определенно всё равно. Она его ненавидеть хочет: выискивает все, что он делает отвратительно, вспоминает, как боль ей причиняет. Воспоминания прокручивает одно за другим, пока себя не застает с мыслью, что, пожалуй, любовь разной бывает. Демидова не требует ни прощений, ни внимания, ей даже, строго говоря, всё равно, чем он заниматься сегодня вечером планировал — всё, чего она хочет добиться, так это уважения, которым Золотарёв поделиться никак не спешит.
Ей кажется, что она заслужила: достаточно его истерик вынесла, недовольных девушек выгнала, нужных людей нашла. Маша заслужила поцелуя, пожалуй, требовательного, но ей предназначающемуся, а не так, перепавшему совершенно случайно. Если бы он прямо сейчас предложил ей повышение, она бы, не раздумывая, согласилась. Но ведь Женя так не может, ведь ему всё усложнять нужно, потому что если бизнеса вопрос касается — он всё замечает, а если у него перед носом происходит самая настоящая трагедия ( чужая ), то класть он на неё хотел.

[indent]  [indent] Демидову от всех остальных отличает одно лишь удобное качество — она всегда на его стороне, насколько неправильной бы и склизкой та ни оказалась. Если бы они оба оказались сейчас за чертой города, погрязшие в болоте и тине, Маша бы сначала ему ветку протянула и только потом бы себя пыталась спасти. Она прекрасно знает, что никто для Жени на подобные жертвы больше пойти не сможет: она чересчур его ненавидит, чтобы позволить себе дальше существовать без его раздраженного настроения вокруг.
[indent]  [indent] Маша его чересчур любит, чтобы отпускать так просто.

[indent]  [indent] Правда голосок-то, тот самый, что то на женский, то на мужской походит, требует справедливости. Она ведь знает, как правильно, видит, что определенно ошибка, что капкан вот-вот его голень схватит и до кости доберется наточенными ножнами. Да Жене все равно — у него на губах оскал, а между пальцами очередная сигарета.

[indent]  [indent] Маша его хочет на «слабо» взять, хочет самой себе доказать, что ещё есть возможность, что ещё есть шанс на то, чтобы своё отстоять. Ведь Женя так просто не сможет от нее отказаться, от той, кто постоянно рядом и всегда позади.
Она глубокий вдох делает, взгляд в сторону переводя, потому что, честно говоря, такого поступка от него и ожидала — растоптать, с грязью смешать, а потом сказать, что так оно и было. У Золотарёва сердца нет, и Демидову это устраивает ровно до того момента, пока циничность не стоит ей уверенности в будущем.

[indent]  [indent] — Вот и порешали, — ей слова трудно даются, они в горле у неё застревают, потому что Маша на другое десять лет рассчитывает, другими мечтами живет, когда раны свои зализывает, чтобы не дай Мерлин на следующее утро он их снова заметил и раскаиваться начал. Что-то ей подсказывает, что Женя такому не научен, что если бы она с синяками ходила, показывая всем вокруг, что значит с ним работать, то он бы куда больше уважения к ней проявил. Маша ногой покачивает, туфлю на пальцах удерживая, пока тираду слушает о том, что никому она не сдалась, такая вот       т р у д н а я.
— Да нет, просто поняла, какой ты неблагодарный кусок дерьма. Не приползай потом ко мне на коленях, когда тебя закруцианят до потери рассудка, — обе ноги на пол ставит, дотягиваясь до чековой книжки, что лежит по другую сторону стола. Она сама свое имя вписывает и сумму, которую считает вполне логичной для своего жалования: — если добавишь ноль, могу с уверенностью сказать, что уважать тебя больше не стану, но в твою честь хорошо поработаю в другом месте, — в его сторону книжку кидает, ему, собственно как и всегда, осталось только подпись поставить.

[indent]  [indent] Маша понятия не имеет, откуда в ней столько уверенности и выдержки, почему она ровным шагом идет к сумке, сбрасывая все, что не ее, на стол. У нее даже руки не дрожат, хотя внутри, кажется, что-то надламывается со скрипом. Скрип едва этот различим за шумом в ушах, но она не останавливается и все свои личные вещи по кабинету собирает. Это не занимает много времени — кабинет никогда не принадлежал ей, как бы ни старалась она обосноваться на этом ковре с совершенно безвкусными кожаными диванами.
Демидова возвращается к нему в кабинет, чтобы чек забрать. И, подхватив его двумя пальцами, улыбку из себя давит на прощание: — гори в аду, — дверью хлопать оказываться даже приятно, и Маша на выход спешит, чтобы знакомые путы ее снова не подхватили и обратно не затащили.

[indent]  [indent] Она на улице вдох свободный пытается сделать, но легкие сдавлены, а сердце, кажется, вот-вот из груди выпрыгнет. Маше не становится легче — Маше становится только хуже. С каждым шагом, что она вперед проходит, желание вернуться все отчетливее становится. Она бы, наверное, попросила у него прощения и объяснила поведение плохим настроением; бывает же такое, просто скучно, просто одиноко.
Демидова покупает пачку сигарет у одного из вороваек, что рядом ошивается. Приятный дым легкие наполняет, да облегчения не приносит — она, блять, понятия не имеет, что это сейчас такое было и самое главное, что делать дальше.

[indent]  [indent] Слово разносится по переулку быстро. Маша не знает, то ли потому что у Жени в офисе что-то произошло, то ли просто за ним следят чуть усиленнее, чем она ожидала. На следующий день после увольнения к ней прилетает несколько сов, а спустя еще сутки — считать количество приглашений на ужины Демидовой кажется уже некультурным.
Все хотят узнать, можно и переманить бывшую помощнику Золотарёва, ведь она знает достаточно, что при умелом использовании можно против самого Жени использовать. Маша не дура, она осознает, что он сделает всё, чтобы она замолчала и никому ничего не сказала, даже если на первых порах будет уверен, что сегодня-завтра она на его пороге вновь покажется.

[indent]  [indent] Демидова, если честно, едва соблазну не поддалась. Но голосок снова вернулся, подсказав, что, возможно, если он никак сам не объявился, то ему еще время нужно, чтобы осознать, как сильно ошибся. Маша однако дальше идет, она соглашается на встречу с Кадмусом, греком, который точно так же, как и Женя свой бизнес начал около десяти лет назад. В ней желание отомстить становится ярче, чем желание его на коленях перед собой снова увидеть. Демидова на ужин приходит в том же платье, которое Золотарёв ей покупает для ночи в казино, где они, якобы, вдвоем несколько тысяч галлеонов выигрывают, а на деле же на взятку соглашаются.
Уже на следующий день Маша становится помощницей Кадмуса: ей обещают и куда более выгодное положение, да и гонорар повыше того, что выплачивал Женя. Хорошая сделка, только подвох она сразу распознает, в контракте своем указывая, что никакие подробности из бизнеса Золотарёва рассказывать не будет, пока на все сто процентов уверенной не будет в собственной безопасности.

[indent]  [indent] Женя считает, что Маша тех нулей не стоит, которые она назло ему снимает сразу же, как из чертовой конторы выходит. Так она заработает куда больше, а потом окажется той самой, перед кем он извиняться будет.
[indent]  [indent] Жаль только, что далеко не все ее мечты, в которых Золотарёв фигурирует, имеют свойство сбываться.

[indent]  [indent] Она его замечает не сразу: у нее пальцы заняты бокалом, да и разговор с Катракисом затягивается — он просит рассказать ему все, что она знает про Роула. Демидовой не сложно, у нее зарплата теперь обеспечит ей не только отпуск в Греции, но и долгожданный переезд в Манчестер.
[float=left][/float]— Золотарёв, — Катракис ладонь в воздухе поднимает, чтобы внимание его привлечь, и Демидова улыбку на губах растягивает.

Совсем такую же, как у Жени.
Ту, что на ножны похожа.

— Золотарёв, — кивает в знак приветствия, сигарету подкуривая. В этот клуб войти не может человек с улицы / / жаль, что Маша совсем не такая, какой он себе ее представлял / / хорошо, что теперь это как никогда очевидно.
— Ты, кажется, дружишь с Демидовой, да? — глумится Катракис, и она ему это позволяет, потому что Золотарёв заслуживает куда больше говна.
— Ты перепутал, Кадмус, мы просто знакомые. Я же тебе писала памятку, — Маша на Женю не смотрит, он теперь не ее работа.